Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери - Страница 12

К оглавлению

12

К одному из роскошнейших особняков Беверли-Хиллз исполнитель прибывает глубоким вечером. Проскользнув в тени деревьев авокадо — где когда-то резвились звезды немого кино, — второй исполнитель подходит к окну салона и замирает. Он проверяет, на месте ли маленький кожаный мешочек в кармане его черного пиджака, в порядке ли инструменты в мешочке, затем распахивает окно и бесшумно влезает в дом.

Человек в черном подходит к больничной койке и рассматривает лежащего пациента.

— Он сказал сделать все быстро и безболезненно, — бурчит себе под нос исполнитель, вынимая из мешочка медицинский шприц. — Кто я такой, чтобы спорить? Хозяин — барин.

Этот человек — воплощение банальности зла. Его лицо напоминает морду лысой крысы с мертвыми, пустыми глазами-клепками.

Те, кто стоит на пороге смерти, перед самым концом часто приходят в себя. Большой, измученный человек на кровати открывает глаза и смотрит на своего палача. Умирающий не отводит взгляда. В темноте блестит капля жидкости на кончике иглы.

Крысомордый убийца не заметил — да и не смог бы понять, заметив, — что человек в постели принимает последствия того, что произойдет дальше. Добрый злодей не отводит взгляда. Он принимает последствия.

Игла входит в вену, поставив точку на муках Аллертона. Через семь секунд все кончено.

Покинув особняк, по дороге к неброскому, малозаметному двухдверному седану второй исполнитель поравнялся со стоявшим в тени человеком, который, казалось, не мог найти себе места.

— Готово? — спросил тот.

Крысоватый джентльмен подошел поближе к Марвину Цукерману, и в безжалостной, холодной темноте прозвучали его слова:

— Да, все в порядке.

Цукерман отдал ему конверт с деньгами. Эту сумму он, не изменив своему обыкновению, стребовал со страховой компании за расходы по уходу за больным на дому (Аллертон формально успел стать сотрудником его агентства).

Быстро пролистав пачку банкнот, человек с лицом хорька спросил:

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мы, кажется, договаривались о двадцати кусках.

— За вычетом моей комиссии, — объяснил Марвин Цукерман. — Пятнадцать процентов.

Человек в черном молча смотрит на убитого горем агента в парике.

Мицва есть мицва.

Но агент — всегда агент.

О рассказе «Злодей»

Помню, еще ребенком я носил сборник Рэя «Р — значит ракета» в своей коробке для завтраков. Переносимся на сорок лет вперед — и я гну спину на виноградниках «Голличуда» и издательских грядках — и в потайном отделении моей творческой коробки для завтраков припасено всегда то же самое магическое брэдбериевское вдохновение. Теперь я читаю рассказы Рэя детям перед сном. Недавно вечером я читал им «И грянул гром», и мы дошли до места, где перед читателем во всей красе является динозавр. Эти слова написаны в 1952 году, но боже мой, в них больше жизни и объема, чем в любой компьютерной модели! И когда у меня появился шанс написать настоящий детектив — с благословения самого Брэдбери, — мне показалось, словно на мне надеты туфли из «Звука бегущих ног». И в меня, прявшего свою нехитрую нить, вселились брэдбериевские мифы: грусть, таящаяся в глубине человеческой натуры, любовь к Золотому веку кино, неприглядный образ капитализма и простая, честная красота дружбы.

...

Девушка в траурном зале
(Сэм Уэллер)

Когда мне было двадцать лет, я работал курьером в фирме доставки цветов. Три дня в неделю колесил по пустынным проселкам Западного Иллинойса на темно-бордовом микроавтобусе «Шевроле» с надписью на боках «Незабудка».

В этой работе мне нравилось одиночество. Как только микроавтобус загружали букетами и я отъезжал от цветочного магазина, мне уже никто был не указ. Иногда, в особенно занятые дни, я мог уехать часа на три-четыре, если не больше. Компанию мне составляли ток-шоу на радио и литры газировки, и я уносился в свои фантазии.

Я развозил цветы по всему городу, по всем конторам с их вечными торжествами — каждую неделю кто-то непременно устраивал пир горой, отмечая какой-нибудь псевдопраздник типа Дня сладостей (нет, правда, зачем нужен День сладостей, когда у нас уже есть День святого Валентина?).

Еще были субботние утра в церквах, где проходили бракосочетания; субботние утра также означали доставку цветов для воскресной службы.

Я развозил цветы по всему нашему маленькому городку. В ветхие покосившиеся домишки на самых окраинах, в кирпичные многоквартирные здания на центральной площади, в одинокие дома на отшибе, в нескольких милях от городской черты. Зимой, когда рано темнеет и снежные призраки носятся над загородными шоссе, всегда становится жутковато. Добравшись по тряской гравийной дороге до какой-нибудь фермы, я выбирался из теплой кабины в минусовый ветреный холод, шел к темному дому и стучал в дверь. Иногда в ответ раздавался истошный собачий лай, причем собака явно страдала бешенством. Я ждал минуту-другую, надеясь, что дома нет никого, кроме Куджо, — тогда можно было бы просто уехать. Но потом где-то в доме неизбежно включался свет. Я слушал тяжелые шаги; щеколды с грохотом отодвигались, и дверь чуть-чуть приоткрывалась. Выглядывало бледное лицо:

— Да?

— Доставка цветов!

В такие мгновения, стоя на студеном ветру в замерзшей глухомани, глядя на незнакомое лицо в полумраке, я мысленно ежился и задавался вопросом, не сгину ли я без следа, так что меня больше никто никогда не увидит.

Хотя самое жуткое — это, конечно, доставка цветов в траурные залы похоронных бюро. Мне нужно было не только привезти венки и букеты, но и расставить их вокруг гроба. Я старался исполнить эту обязанность как можно быстрее и никогда не смотрел на покойных. Даже когда клал цветы прямо на закрытую нижнюю половину гроба.

12