Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери - Страница 4

По-моему, для этого не существует отдельного слова, да? Для воспоминания о вещах, которые еще не случились. У меня нет того ощущения, какое бывает, когда я ищу в уме слово, которого там почему-то нет, словно кто-то пришел и украл его под покровом ночи.

В молодости, в бытность студентом, я жил в общежитии. В кухне у каждого была своя полка, аккуратно подписанная его именем, и в холодильнике тоже у каждого была отдельная полка, где мы хранили яйца, сыр, йогурты и молоко. Я всегда щепетильно следил за тем, чтобы брать только собственные продукты. Другие были не столь… ну вот. Я забыл слово. То, которое означает «добросовестно соблюдающий правила». Другие студенты из общежития были… не такими. Я открывал холодильник и обнаруживал, что мои яйца исчезли.

На ум приходит ночное небо, кишащее космическими кораблями, их так много, что они, словно туча саранчи — серебристые на фоне сияющей лиловой ночи.

Вещи пропадали и из моей комнаты. Ботинки. Я помню, как у меня увели ботинки. Да, увели. Потому что ботинки не ходят сами. Значит, их кто-то «ушел». И ботинки, и мой большой словарь. В той же общаге, в то же время. Я потянулся за словарем на книжной полке над кроватью (все находилось рядом с кроватью; комната у меня была отдельная, но размером немногим больше платяного шкафа). Я потянулся за словарем, но на месте его не оказалось. Осталась только дыра размером со словарь, обозначавшая место, где уже не было словаря.

Все слова и книга, в которой они содержались, исчезли. В течение следующего месяца у меня стырили радиоприемник, баллончик с пеной для бритья, блокнот для заметок и коробку карандашей. И еще йогурт. И свечи, что выяснилось, когда вырубили электричество.

Теперь в голове вертятся мысли о мальчугане в новых теннисных туфлях. О мальчугане, который верит, что сможет бежать вечно. Нет, так не выходит. Иссохший город, в котором вечно идет дождь. Дорога через пустыню, где добрые люди видят мираж. Динозавр, который кинопродюсер. Мираж был дворцом Кубла-хана. Нет…

Иногда отыскать потерявшиеся слова получается, если подкрасться к ним с другой стороны. Допустим, я ищу слово… Скажем, мне нужно назвать в разговоре обитателей Красной планеты, но я вдруг понимаю, что забыл для них слово. Но помню, что пропавшее слово встречается в названии или в какой-нибудь фразе. _________ хроники. Мой любимый _________. Если же это не помогает, я начинаю ходить кругами вокруг идеи. Маленькие зеленые человечки, думаю я. Или высокие, темнокожие, кроткие: были они смуглые и золотоглазые… и вот уже слово «марсиане» дожидается меня, как друг или любимая в конце долгого дня.

Когда у меня увели радиоприемник, я съехал из общежития. Это изрядно выматывало — постепенное исчезновение вещей, которые я считал безусловно своими, предмет за предметом, вещь за вещью, штука за штукой, слово за словом.

Когда мне было двенадцать, один старик рассказал мне историю, которая запомнилась на всю жизнь.

Ближе к ночи бедняк оказался в лесу, и у него с собой не было молитвенника, чтобы вознести вечернюю молитву. И тогда он сказал: «Господи, ты же всезнающ. У меня нет молитвенника, а наизусть я молитвы не помню. Но ты знаешь их все. Ты же Бог. Вот что я сделаю. Я произнесу буквы, а ты уж составишь из них слова».

У меня в голове пропадают слова, и это меня пугает.

Икар! Не то чтобы я позабыл все имена. Я помню Икара. Он подлетел слишком близко к Солнцу. Однако в легенде оно того стоило. Всегда стоит попробовать, даже если ничего не получится, даже если ты упадешь, как метеор, — навсегда. Лучше вспыхнуть во тьме и вдохновить остальных, лучше жить, чем сидеть в темноте, проклиная людей, которые позаимствовали твою свечу и не вернули.

Однако я потерял людей.

Это так странно! Я не теряю их по-настоящему. Не так, как теряют родителей — либо совсем в раннем детстве, когда ты уверен, что держишь маму за руку в толпе, а потом поднимаешь глаза, а это не твоя мама… либо позже. Когда тебе нужно найти слова, чтобы описать их на похоронах, на поминках или когда ты высыпаешь их прах на клумбу в саду или в море.

Иногда я подумываю о том, что мне бы хотелось, чтобы мой прах развеяли в библиотеке. Но тогда библиотекарям придется на следующий день прийти на работу пораньше и вымести пепел прежде, чем в библиотеку придут посетители.

Мне бы хотелось, чтобы мой прах развеяли в библиотеке или, может быть, в луна-парке. На ярмарке 1930-х годов, где ты катаешься на черном… на черной… на…

Я забыл слово. На карусели? На «русских горках»? Аттракцион, на котором катаешься и вновь становишься молодым. «Чертово колесо». Да. Еще один балаган, прибывающий в город и приносящий зло. «Пальцы у меня трясет, что-то страшное грядет»…

Шекспир.

Я помню Шекспира, помню его имя, и кем он был, и что написал. Ему пока ничего не грозит. Возможно, есть люди, которые забыли Шекспира. Им придется говорить о человеке, «написавшем «Быть или не быть», но не о фильме с участием Джека Бенни, чье настоящее имя — Бенджамин Кубельски и чье детство и юность прошли в Уокигане, штат Иллинойс, примерно в часе езды от Чикаго. Уокиган, штат Иллинойс, позже был увековечен, как Гринтаун, штат Иллинойс, в рассказах и книгах американского писателя, который уехал из Уокигана и поселился в Лос-Анджелесе. Разумеется, я умею в виду человека, о котором сейчас думаю. Я вижу его перед мысленным взором, когда закрываю глаза.

Бывало, я подолгу разглядывал его фотографии на обложках его книг. С виду он был человеком мягким, мудрым и добрым.

Он написал рассказ о По, чтобы о По не забыли, написал о будущем, в котором жгут книги и забывают о них, и историю, где мы на Марсе, но с тем же успехом могли быть и в Уокигане или Лос-Анджелесе, когда критиков, когда тех, кто репрессирует и забывает книги, тех, кто крадет слова, все слова, и словари, и радиоприемники, полные слов, когда всех этих людей проведут по дому и убьют одного за другим: кого-то — орангутан, кого-то — колодец и маятник; ради всего святого, Монтрезор…