— Ты самый умный мальчишка на этом берегу озера, — сказала Гейл.
— На обоих берегах озера, — поправил Джоэл.
Туман творил странные вещи. Из-за причудливой игры света и тени Минди и Мириам раздвинулись, как телескопы, и девочки сами стали похожи на тени внутри еще больших теней внутри совсем уже огромных теней. Они как будто прорезали два длинных тоннеля в тумане — два тоннеля в форме девочек. Они уходили все дальше и дальше, их тени множились, вложенные друг в друга, словно темные безликие матрешки. А потом мутно-белый, пахнущий рыбой туман сомкнулся у них за спиной, и они пропали из виду.
Лишь после этого Гейл и Джоэл повернулись обратно к динозавру. На нем сидела чайка, глядевшая на детей черными, жадными глазами-бусинками.
— Уйди, — крикнул Джоэл и хлопнул в ладоши.
Чайка слетела на песок и недовольно заковыляла прочь.
— На солнце он быстро протухнет, — сказал Джоэл.
— Когда его сфотографируют, его, наверное, сразу же поместят в холодильник.
— И нас тоже сфотографируют, вместе с ним.
— Да. — Гейл хотелось опять взять его за руку, но она постеснялась. — Думаешь, его заберут в город? — спросила она, имея в виду Нью-Йорк. Единственный большой город, где ей доводилось бывать.
— Смотря кто его у нас купит.
Гейл хотела спросить Джоэла, разрешит ли ему отец оставить деньги себе, но побоялась, что этот вопрос будет ему неприятен, и спросила совсем о другом:
— Как ты думаешь, сколько нам за него заплатят?
— Этим летом, когда на него налетел паром, Финеас Тейлор Барнум объявил, что заплатит за него пятьдесят тысяч долларов.
— Я бы хотела продать его в Музей естественной истории в Нью-Йорке.
— В музеи, насколько я знаю, отдают все бесплатно. Лучше договоримся с Барнумом. И он наверняка даст нам такую бумагу, чтобы нас бесплатно пускали в цирк. До конца жизни.
Гейл промолчала. Ей не хотелось говорить ничего, что могло бы расстроить Джоэла.
Он искоса взглянул на нее.
— Ты считаешь, что это неправильно?
— Мы сделаем так, как ты скажешь.
— На свою половину денег от Барнума каждый из нас сможет купить себе дом. Можно будет наполнить ванну стодолларовыми банкнотами и в них купаться.
Гейл опять промолчала.
— В любом случае половина твоя. Сколько бы мы за него ни выручили!
Она посмотрела на динозавра.
— Ты правда думаешь, что ему миллион лет? Представляешь, и все это время он жил тут, в озере. Плавал при полной луне… Интересно, скучал ли по другим динозаврам? Задумывался ли, что стало с остальными?
Джоэл долго смотрел на динозавра, а потом сказал:
— Мама водила меня в Музей естественной истории. Там у них маленький замок и сотня рыцарей, за стеклом.
— Диорама.
— Да. Это было классно. Как будто там целый мир, только маленький. Может, они дадут нам бумагу, чтобы бесплатно ходить в музей.
У Гейл сразу же полегчало на сердце. Она сказала:
— И ученые смогут его изучать в любое время, когда захотят.
— Да. А Барнум, наверное, заставлял бы ученых каждый раз покупать билеты. И выставлял бы нашего динозавра рядом с двухголовым козлом и бородатой женщиной, и он уже не был бы особенным. Ты замечала? В цирке все такое особенное, что уже ничего не особенное? Если бы я умел ходить по канату, пусть даже чуть-чуть, ты бы считала меня самым потрясным из всех мальчишек. Даже если бы канат был натянут всего в двух футах над землей. Но если бы я ходил по канату в цирке всего в двух футах над землей, зрители бы стали кричать, чтобы им вернули деньги.
Гейл в жизни не слышала, чтобы Джоэл говорил так много и сразу. Ей хотелось сказать, что он и так самый потрясный из всех мальчишек, кого она знала. Но она решила, что это его смутит.
Он потянулся к ее руке, и ее сердце забилось быстрее, но он всего лишь хотел взять мел.
Он забрал у нее мел и стал писать на боку динозавра, твердом, как черепаший панцирь. Гейл открыла было рот, чтобы сказать, что так делать нельзя, но потом увидела, что он пишет ее имя. А под ее именем он написал свое.
— На всякий случай. Если кто-то вдруг попытается заявить, что это он его нашел, — пояснил Джоэл. — Сюда надо бы приколотить табличку с твоим именем. Теперь наши имена навсегда будут вместе. Я рад, что нашел его с тобой. Я не хотел бы найти его ни с кем еще.
— Надо говорить «с кем-то еще».
Он поцеловал ее. Просто в щеку.
— Да, дорогая, — сказал он, словно ему было сорок, а не десять, и отдал ей мел.
Он глядел куда-то мимо нее, в туман над пляжем. Гейл обернулась, чтобы посмотреть, что он там разглядывает.
Она увидела тени в виде кукол-матрешек. Тени двигались к ним сквозь туман, сдвигаясь друг с другом, словно кто-то складывал телескоп. Высокая тень-мама и две низкие тени-дочки, Мириам и Минди, по бокам. Гейл хотела окликнуть маму, но тут центральная высокая тень выступила из тумана и превратилась в Хизер. За ней по пятам шагал Бен Кваррел с очень самодовольным видом.
Хизер держала под мышкой альбом для рисования. Ее светлые локоны падали на лицо. Она резко подула, чтобы убрать их с глаз, как она делала только тогда, когда была вне себя от злости.
— Тебя мама зовет. Говорит, чтобы ты шла немедленно.
— Она что, не придет? — спросила Гейл.
— У нее омлет в духовке.
— Иди и скажи ей…
— Иди сама и скажи. Но сначала отдай Минди мел.
Минди протянула рукой ладошкой вверх.
Мириам запела:
— Гейл, Гейл, Гейл, всеми командует. Гейл, Гейл, Гейл, такая дура.
Мелодия была такой же дурацкой, как и слова.
Гейл принялась объяснять Хизер: